...Тот двенадцатилетний мальчишка по имени Нуртин, видимо, так и не понял, что такое война, хотя они с друзьями частенько играли в нее. У Нуртина даже была настоящая военная фуражка — ее парню подарил один из офицеров расквартированной перед Орловским парком в Стрельне танковой части. Когда Нуртин считался «убитым», он картинно и с улыбкой падал на землю. Так же рухнул он в сентябре 1941 года, когда немецкая пуля попала ему в грудь. Через день пацана похоронили возле перекрестка дорог — возможности нести его на кладбище уже не было.
Слишком внезапно все началось. Стояло жаркое воскресное утро, на календаре был сентябрь. Мама 12-летней Эммы Кондратьевой с соседкой пошла на рынок. Несмотря на ранее время, там было оживленно и людно. Когда женщины ступили на привокзальную площадь, грохнул первый взрыв. Очень быстро поселок превратился в сущий ад: все горело, рушилось, взрывалось. Как вспоминали Эмма Сергеевна и некоторые ее одноклассники, видевшие сражение со стороны, немцы высадили десант и вторглись в Стрельну со стороны Волхонского шоссе, а на Набережной улице, где стоял дом семьи Эммы, фашисты встретили ожесточенное сопротивление красноармейцев. Старинное двухэтажное здание, до революции принадлежавшее именитому дворянскому роду Владыкиных, как и многие другие, не избежало печальной участи: снаряд превратил его в пылающий факел, но люди уцелели, спрятавшись в заранее построенном убежище во дворе.
В те черные дни сентября 1941 года казалось, что нацисты стерли Стрельну с лица земли вместе с оборонявшими ее частями Красной армии — бой закончился лишь тогда, когда погиб последний советский солдат. Немцы захватили Стрельну и принялись устанавливать там свои порядки. Среди выживших местных жителей была Эмма, ее семья и их соседи. Фашисты разрешили им убрать тела русских солдат с поля боя.
— Мама рассказывала, что убитых были десятки, — говорит дочь Эммы, теперь уже Эммы Сергеевны, Татьяна Николаевна Капцюг, — но не было ни сил, ни возможности похоронить их по-человечески. На листах кровельного железа мама вместе с дедом и стариком соседом перетащили тела в ближайшую траншею и засыпали землей. Не проверяли карманы, не забирали документы — а значит, все они до сих пор числятся без вести пропавшими.
А в ноябре в разрушенном поселке начались голод и болезни. Чтобы не допустить эпидемии, немцы под страхом смертной казни выслали из Стрельны всех местных жителей: кого под оккупированный Псков, кого в Германию, кого — в лагеря смерти, а некоторых казнили прямо здесь. Эмма Сергеевна не раз показывала дочери место, где стояла виселица, на которой погиб директор их школы — он был то ли евреем, то ли коммунистом...
После войны из угнанных вернулись далеко не все, еще меньше вернулись в Стрельну. А советские солдаты так и остались лежать в безымянной траншее.
До самой смерти Эмме Сергеевне эта история не давала покоя. В 1960 — 1970-х годах она завалила письмами военкомат и райисполком, однако все попытки безвозвратно тонули в омуте бюрократии и чиновничьих отговорок. В 1990-е годы нашлись «сочувствующие», но через некоторое время выяснилось, что их интересуют исключительно артефакты армии вермахта. Когда «черные» следопыты поняли, что незаметно раскопать захоронение не выйдет, они словно растворились. Не сумели помочь и поисковики из петербургского клуба «Память». К сожалению, не было почти никаких данных о том, где находилась та траншея.
Несколько лет назад Татьяна Николаевна обратилась ко мне с просьбой помочь в этом поиске. Я в свою очередь обратился к известному краеведу, основателю музея «Морская Стрельна» Олегу Варенику. И мы начали работать.
С тех времен планировка Стрельны почти не изменилась. Мы бродили по улицам, на которых когда-то рвались снаряды и гибли люди, выходили на привокзальную площадь, на которой для Эммы Сергеевны началась война. Подняли в архивах довоенные планы Стрельны, нашли место, где находился дом семьи Кондратьевых — Купцовых, сегодня там стоит уже другое здание, тоже деревянное, тоже двухэтажное. Мы разговаривали с немногими старушками, еще помнившими начало боев за Стрельну. Нам указали перекресток, где вроде бы похоронен тот мальчишка — сейчас на этом месте чей-то огород. Устраивали собрания для ветеранов, совершали почти партизанские вылазки «в народ». Но никто не смог припомнить, где же находилась та самая траншея.
И вдруг через год, когда мы уже почти совсем отчаялись найти безвестную братскую могилу, нам в руки попал очередной документ, в котором говорилось, что самая большая траншея наших частей находилась на берегу реки Стрелки и прикрывала железную дорогу. Это место располагалось буквально в ста метрах от дома, где жила семья Кондратьевых, и в трехстах — от рыночной площади. То есть как раз там, где, по словам Эммы Сергеевны, шли самые жестокие бои. Другой траншеи, одинаково подходившей бы под имеющееся описание и под воспоминания очевидцев, поблизости не было.
Мы немедленно отправились в уже знакомые до сантиметра места. Действительно, при внимательном рассмотрении на высоком и покатом берегу Стрелки прямо у железнодорожного моста обнаружился ровный уступ — как терраса, на которой когда-то вполне могла быть траншея, очень выгодная с точки зрения обороны насыпи. На этом склоне и уступе сейчас разбит чей-то огород, наверху виден аккуратный деревянный домик.
Попытка поговорить с хозяином участка и осмотреть место предполагаемого захоронения обернулась очередным, и самым серьезным, препятствием. Угрюмый владелец участка без лишних объяснений выставил нас за калитку и скрылся в своем гараже. Не помогли никакие слова о вечном долге перед погибшими и уверения в законности и бескорыстности наших действий. Впрочем, оно и понятно: зачем человеку, бесцеремонно нарушающему закон о водоохранной зоне (его огород заканчивается там, где начинается речка), лишние гости и изыскатели?
...Сейчас я каждую субботу езжу по надобности в Новый Петергоф. Каждую субботу за окном электрички проносится тот самый склон с огородом. И каждый раз меня посещает одна и та же мысль: если безымянные солдаты все-таки не в этой траншее — значит наша работа только начинается. А если в этой — то надо сделать все, чтобы вернуть им имена и достойное место в истории. Для того чтобы это выяснить, вовсе не обязательно проводить полномасштабные раскопки — у поисковиков есть специальное оборудование, и они готовы нам помочь.
Почему-то мне кажется, что память об отдавших свою жизнь, защищавших наш город и нашу страну, стоит больше, чем 10 килограммов первоклассной картошки, выращенной на их могиле.
Отправлено: 13.02.16 16:41. Заголовок: Рожденный в Риме...
Олег Вареник Рожденный в Риме... Санкт-Петербургские Ведомости, № 95, 27.05.2010
По сей день остается еще много белых пятен летописи битвы за Ленинград. Не так давно в музей «Морская Стрельна» обратилась 85-летняя Наталья Ивановна Рейн (Лихова) с просьбой помочь найти сведения о ее брате Валентине, пропавшем без вести во время первых дней войны в Стрельне – в сентябре 1941 года...
Реликвиями семейного архива являются несколько последних фронтовых писем, полученных от младшего лейтенанта Валентина Лихова. Все они были из Стрельны. После войны Наталья Ивановна приезжала сюда в надежде хоть что-то узнать о судьбе брата. И чудо свершилось! Хозяйка дома № 15 по улице Каменка Галина Михайлова узнала в портрете веселого воина по имени Валентин. Он был в числе зенитчиков, батарея которых стояла под соснами недалеко от ее дома.
Наталья Ивановна рассказала любопытную историю, как ее брат, будучи моряком, оказался в береговой охране Стрельны. После прорыва наших кораблей из Таллина через минные поля в Кронштадт (на одном из них подорвался стрельнинский поэт-моряк Юрий Инге) Валентина Лихова списали с корабля на берег из-за «политически неблагонадежных» анкетных данных. Дело в том, что родился он... в Риме. Его отец, художник, в 1910-х годах с женой путешествовал по Европе. В 1912 году в Риме у них родился сын Валентин. Перед самой Первой мировой войной семья вернулась в Россию. Однако в 1941 году тридцатилетнему сыну пришлось «по всей строгости» отвечать за факт своего рождения в столице Италии – будущей союзницы нацистской Германии...
Военные письма Валентина Лихова оказались важным свидетельством о той военной странице стрельнинской истории, которая до сих пор покрыта всевозможными домыслами. Благодаря этим письмам стала известна точная дата, когда немецкие танки вышли на трамвайную линию, идущую до Стрельны. Вот они, всего несколько строк от 15 сентября 1941 года: «Дорогая мама! Если ты 14 сентября хотела приехать в Стрельну, то трамваи ходили только до Сосновой Поляны. Я ждал до семи часов, но трамваи не шли. Пока не приезжай, а если трамваи будут ходить, мой адрес для приезда: деревня Каменка, дом 15. Это вторая остановка от стрельнинского кольца».
Судьба командира взвода Валентина Лихова неизвестна. По документам он числится «пропавшим без вести». И хотя последнее письмо от него датировалось 16 сентября 1941 года, мать всю жизнь надеялась на чудо. Особенно после довольно неопределенного ответа, полученного в 1978 году из Центрального военно-морского архива: «По архивным документам установлено, что младший лейтенант Лихов Валентин Иванович, 1912 г. р., командиром Краснознаменного Балтийского флота откомандирован в распоряжение Ленинградского фронта...».
Сестра Валентина Лихова Наталья Ивановна, творческий человек, художник, написала стихи, посвященные брату, сражавшемуся в Стрельне. Есть в них и такие строки:
На булыжнике камня мне все чудится кровь, Те же камни у Каменки, те ж пятнадцать дворов. Помнит Стрельна весь ужас и горе войны...
Отправлено: 18.02.16 18:29. Заголовок: В десант документы не брали...
Серней Глезеров В десант документы не брали... Санкт-Петербургские Ведомости, № 190, 10.10.2011
Семьдесят лет назад произошло одно из самых трагических событий в битве за Ленинград. То, которое впоследствии долгие годы замалчивалось, ибо о поражениях в советской стране, одолевшей германский фашизм, вспоминать было не принято. Речь идет о десантах, высаженных на занятый немцами берег Финского залива в районе Петергофа и Стрельны.
Многие годы после войны местные жители-огородники натыкались на прибрежной земле на останки моряков-десантников. Писатель Виктор Конецкий, снимавший в 1956 году дачу на приморском взморье Стрельны у поляка Адама Адамовича, вспоминал, что в его саду под яблоней был похоронен матрос. Израненный, он дополз до сада Адамовича и умер на руках у него. «Был он безымянный, потому что из десанта: в десант документы не положено брать. Никакого холмика на могиле матроса Адам Адамович не соорудил, а может, и был холмик, но когда надумал сдавать комнату дачникам, то, чтобы не портить им настроение, сровнял могилу с окружающей средой – огородом»...
Сегодня можно услышать два полярных мнения. Согласно первому, высадка десантов, а затем и их гибель были совершенно напрасными. И второе мнение: хотя боевая задача (отбросить врага от залива и соединиться с частями 42-й и 8-й армий, оборонявших Ленинград и Ораниенбаум) не была выполнена, усилия были не напрасны. Враг был вынужден сохранять концентрацию своих войск на этом рубеже, что ослабляло общую стратегию нападения.
Как бы то ни было, но долгие годы после войны об этих десантах не говорили, а изданная в конце хрущевской «оттепели» книжка «Живые, пойте о нас!», посвященная петергофскому десанту, попала под негласный запрет. Слишком уж не вписывалась она в героическую схему Ленинградской блокады, слишком большими, неоправданными и бессмысленными представали наши потери. Участники этих атак, лишенные поддержки, прижатые к заливу и израсходовавшие все патроны, погибли практически полностью.
Первый десант в количестве 225 человек был высажен в Стрельну 3 октября.
Второй, по пятьсот человек в каждом, – в Петергоф и Стрельну в ночь с 4 на 5 октября. На каждого десантника полагалось по четыре гранаты и по триста патронов – больше было не взять, так как предстояло высаживаться далеко в мелководном заливе. Десант был обнаружен еще на подходе, и воду вспорол ураганный вражеский огонь с берега...
Еще несколько десантов высадили в ночь на 6 октября, а затем на 8 октября с моря в район Стрельны. Одновременно по Петергофскому шоссе в сторону Стрельны наступали танки с пехотой – для соединения с десантом. Обе эти попытки прорвать немецкую оборону были отражены врагом. По воспоминаниям стрельнинских старожилов, звуки ожесточенного боя у залива были слышны несколько часов. Потом все стихло. К вечеру по улицам Стрельны немцы провели колонну пленных моряков...
Боевые действия против десантов вела немецкая 1-я пехотная дивизия, особой задачей которой была охрана побережья. По данным военного историка Юрия Лебедева, изучающего немецкие источники по истории блокады, к этому времени дивизия была уже достаточно потрепана, с нетерпением ожидала отдыха, и в целях ее доукомплектования были использованы все наличные силы тыловых служб. Тем не менее с помощью подошедших резервов она к концу дня разбила десант русских моряков, часть из них были взяты в плен.
Почему это произошло? Почему потрепанным немцам удалось отбить натиск наших моряков, бесстрашие и храбрость которых даже враг был вынужден признавать?
– Одного порыва отдать жизнь за Родину было мало, – вынужден признать исследователь Виктор Кунтарев. – Эти десанты были слабо подготовлены во всех отношениях, соответственно, не могли решать поставленные задачи. В их состав попали часть личного состава с кораблей, комендантской роты, береговой обороны и ПВО. В составе одного из десантов была рота погранвойск.
Как отмечает историк Владимир Бешанов в книге «Ленинградская оборона», десанты высаживались по команде штаба фронта, причем внезапно не только для немцев, но и для... командования Ленинградской военно-морской базы, которому пришлось их организовывать без подготовки, без предварительной разведки, при практически полном отсутствии сведений о противнике. Командующий фронтом Жуков, пишет Бешанов, вызвал к себе адмирала Пантелеева и, ткнув карандашом в карту, приказал: «Вот сюда высадить роту матросов навстречу 42-й армии. Никаких там десантных операций не выдумывать. Действовать быстро и скрытно. Перевезите мне роту, и все».
– Вся эта операция – типичный жуковский волюнтаризм, – считает другой современный исследователь Владимир Чекунов. – Жертвы этих десантов и других подобных боевых операций были бы не напрасны, если бы хоть такой ценой удалось прорвать осаду. Но этого не произошло. В результате же неподготовленные лобовые атаки привели к чудовищному кадровому голоду на Ленинградском фронте. Мне доводилось лично общаться с очевидцами событий – выжившими участниками десантов. Все до одного говорили, что бросили их, как на убой. Немцы ждали наших и в упор расстреливали изо всех видов оружия. Координации действий между десантами и батареями Кронштадта не было совсем, бой разбился на очаги, и без артиллерийского огня фортов десант был обречен.
А вот поисковик Антон Красильников не согласен с этим горьким выводом. По его мнению, гибель наших десантников под Петергофом и Стрельной ни в коем случае нельзя считать напрасной: – Можно рассуждать о том, была выполнена боевая задача или нет, насколько оправданна с военной точки зрения была та или иная операция, но бросать тень на подвиг тех, кто до конца выполнил свой воинский долг и погиб, – нельзя. Даже закончившиеся гибелью десантников операции – это все равно победы нашего воинского духа, победы тех солдат, которые продолжали сражаться до последнего патрона, даже прекрасно зная, что помощь не придет.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 17
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума